Деньги на ветер - Страница 20

— Нравится мне твоя рабочая одежда.

— Заткнись! Не хотела показывать, что работаю в полиции.

— Кто бы мог подумать!

На улице к этому времени было полно народу. Проститутки подпирали фонарные столбы, сутенеры играли в кости, прислонившись к стенам домов, уводивших в переулки. Среди них — один мой знакомый из Комитета защиты революции. Рики докурил сигарилью.

— Мне кажется, этим должен заниматься я. Единственный сын, — нехотя произнес он.

Я постаралась скрыть удивление:

— Ну, ты уже достаточно сделал.

— Это должен делать сын. Это моя обязанность. Перед мамой. Перед тобой.

— Нет. — Я придвинула к нему стул, обняла за плечи и поцеловала в щеку.

Он поморщился и отвернулся от меня.

— Этим должен заниматься я, — настаивал он. — Там я все время думал об этом. Тогда мне казалось, что я ничего делать не стану.

— Ты же сделал, что я тебя просила.

— Сделал. И считаю, так будет несправедливо. Просто убийство.

— Может, никому и не придется умирать, — сказала я, впрочем, не особенно уверенно.

Со стороны гавани приближалась туристическая группа, состоявшая из пожилых канадцев. Проходя чинно гуськом через патио в «Амбос Мундос», они не купили ни выпивки, ни сувениров. Пианист начал играть импровизацию на тему песни Селин Дион из фильма «Титаник», возможно желая задержать их перед входом в отель. А возможно, это казалось ему остроумной шуткой.

Рики вежливо высвободился из моих объятий.

— И как ты намерена получить визу? — поинтересовался он.

— Скажу Гектору, что у меня собеседование на степень магистра в Мехико, в Национальном университете Мексики. Чем я хуже других?

— Бог ты мой, когда ж ты стала все это планировать?

— На третий день после похорон отца.

Рики рассмеялся и взял меня за руку:

— Ну молодец, Меркадо! Я уже говорил: для службы в полиции ты слишком хороша. Тебе нужно поприще для самореализации. Когда последнее стихотворение написала?

— Смеешься? В тринадцать лет.

Он весело улыбнулся.

— У тебя был талант. Дома полно книг. Надо бы тебе снова заняться поэзией, — посоветовал Рики.

— Чтобы писать стихи, нужно кого-нибудь полюбить, — отмахнулась я.

— Неправда. Отец считал, у тебя талант.

Очевидно, Рики опять решил вывести меня из себя!

— Хочешь, прочитаю стишок?

— Конечно.

— Певчая птичка мертва, как пыль, не оживет вовек,
Возьми у нее золотое перо и в задницу сунь, человек…

Генрих Гейне, между прочим, — пояснила я.

Рики совсем развеселился. Потом бросил осторожный взгляд на часы, зевнул и сообщил:

— Ну, мне, пожалуй, пора…

Он встал и положил на стол двадцатидолларовую купюру. Я запротестовала:

— Сегодня за счет полиции.

— Слушай, давай поедем вместе! Поедем, не пожалеешь, — сказал он.

— Куда? — испугалась я, представив себе Содом и Гоморру в каком-нибудь пропахшем потом подвале, полном мальчиков не толще рельса и армейских полковников с пышными усами.

— К маме в гости. Я провез американский шоколад из Майами. Поехали, она будет рада.

— К маме? — в ужасе переспросила я.

— Не так уж у нее плохо, — откликнулся он.

Но там, разумеется, было очень плохо.

У мамы в квартире с потолка текла вода. Над божками вуду были расставлены ведра. Пахло ладаном и засорившимся туалетом.

Рики рассказывал маме о Манхэттене.

Остров радости, сказала она, явно не совсем понимая, о чем он говорит. Заварила травяной чай, разложила карты таро, начала предсказывать нам судьбу. Встреча. Незнакомец. Смерть. Неудивительно. Мама всегда предсказывала смерть. Мы не обращали на это внимания. Смеялись, и все.

Смерть.

О Господи!

Глаза у меня были открыты.

Я смотрела в темно-синюю ночь. Сквозь гору и пустыню. Сквозь слезы. Слезы, пролитые по мне. Слезы, пролитые на черное сиденье. Ими пропиталась вся моя рубашка из джинсовой ткани. Я ее выбрала, поскольку она не мужская и не женская — унылая униформа для унылого ничтожества. Для невидимки. Для человека, убравшего с вашего стола, прочистившего вам туалет или подстригшего газон.

Я хотела быть незаметной. Но не успела проехать и двух миль по Соединенным Штатам, меня заметили. Чуть не изнасиловали. И мне пришлось убить двух человек. Отправить в небытие, как будто их и не было.

Теперь только и осталось что утирать слезы.

Я прижалась лицом к стеклу. Кустарник. Какие-то странные существа преследуют наш автомобиль. Чего они хотят?

Еще крови.

Со мной заговорила тугая на ухо старуха — увидела, что я плачу, и постаралась утешить:

— Уже почти приехали.

Франсиско протянул мне платок и что-то спросил. Я не поняла его, но кивнула: все нормально.

Свет фар облизывал асфальт.

Ночные бабочки звали меня по имени.

Я закрыла глаза. Мамина квартира, шоколад, привезенный Рики, я сама — рассматриваю урну с прахом отца. Ничего в ней нет. Можно не сомневаться, мама продала пепел ведьмам — они живут этажом ниже.

Это глупость.

Это безумие.

Гектор был прав. Рики был прав. Все они были правы.

Вдалеке показались огоньки. Заправочная станция. Еще одна заправочная станция.

— Так, друзья, — бодро сказал Педро, — почти приехали.

Придорожный торговый комплекс. Магазинчик «Севен-илевен». Магазин спиртного. Табачный. Покрышки. Бамперы. Таблички для номерных знаков. Реклама клиники по изменению пола.

Где это мы?

— В Америке.

Америка.

— Мне нехорошо.

Машина въехала на стоянку.