— Алло!
— Кто это? — спросил Эстебан.
— Мария.
— Что там у вас? Хочешь взять машину?
Хорошо бы. Она мне понадобится вечером, но звонила я совсем по другому поводу.
— Нет, — успокоила его я.
— Хорошо. Пешком в город сходишь, на хрен. Все пользуются моей собственностью, кому охота, всё, сыт по горло. У вас у всех это запросто. Двадцать лет назад вам пришлось бы надрываться, чтобы себя прокормить. Не знаю, зачем разрешил… Даже не пробуй. Я попрошу, пусть проверят по джи-пи-эс, выяснят, ездят ли на ней. Машину не трогайте до понедельника, я тогда вернусь. Вам дай палец, вы всю руку оттяпаете.
— Я ее вообще не брала.
— Кто-то на ней ездил. Я ее на учет поставил где следует. Злоупотребляете моим человеческим отношением. А, да, что это про тебя говорят, будто задаешь вопросы о какой-то аварии? Бригс мне оставил на автоответчике сообщение, он совсем взбесился.
— Я как раз хотела с вами об этом поговорить.
— Ну?
— Частный детектив задавал всем вопросы об аварии, она произошла здесь в мае. Его наняли в мексиканском консульстве в Денвере. Видимо, кто-то насмерть сбил мексиканца на Олд-Боулдер-роуд. Так вот этот детектив пронюхал, что ваша машина тоже побывала в аварии примерно в это же время. Он думает, вы к ней как-то причастны.
Последние мои слова вызвали серию замысловатых ругательств, в которых упоминалась мать детектива и разнообразные, но в равной степени противоестественные формы соития. Я на время отодвинула трубку от уха.
Дав ему высказаться, я вернулась к основной теме:
— Что мне ему сказать? Он хочет забрать машину в лабораторию для судебной экспертизы.
— Господи, стоит уехать на день из города, и тут же Бригс с ума сходит, и машину конфискуют! Что там у вас творится, черт возьми?!
— Ничего особенного, дон Эстебан, все путем. Этот детектив ко мне слегка неравнодушен, так что я сама смогу все уладить. Но что мне ему сказать?
— Пропади все пропадом! Я сбил гребаного оленя. За неделю до аварии на Олд-Боулдер-роуд. Я был с Мануэлито и Дэнни Ортега. Ну зацепили старую самку. Боже мой! И кроме того, тут всем известно, как погиб этот мексиканец.
— А…
— Ну да, это ни для кого не секрет, один наш друг, проживающий на холме, сбил бедного ублюдка. Эти уж мне раздолбаи! Бригс постарался, так что все шито-крыто, готов спорить на что угодно. Голову даю на отсечение.
— Кто-то из голливудских, что ли?
— Эти в городе могут творить все, что им заблагорассудится. Потому-то и удается выжимать из них солидные чаевые. Кстати, тебе о чаевых пока никто не говорил? Рождество уж не за горами.
Я не стала отвлекаться на эту тему:
— Так что мне сказать детективу-то? Что это был один из голливудских?
— Нет-нет, вообще ничего не говори. Не наше это дело. Ничего не говори.
— Ладно.
— Но я знаю. Да-да, решили, что могут меня не посвящать. Хрен вам! Я и так знаю, чьих это рук дело. Почти наверняка!
— Чьих?
— Ну, не могу по телефону. Впрочем, это же не секрет. Ты его помнишь. Разбил тот большой белый «бентли». Понимаешь, о ком говорю? На той вечеринке еще был. Ты у него в доме убираешься. Подумаешь, тайна!
Я потеряла дар речи.
Юкилис!
Все это знают.
И всем все равно.
— Ты меня слышишь, Мария?
— Да.
— Сможешь задобрить его, Мария? Не позволяй никому трогать мою машину. Приеду, всех порешу к хренам собачьим!
— Ладно.
— Ну хорошо. Держись. Я вернусь. Увидимся в понедельник.
Часы в комнате показывали девять вечера, но Пако уже спал — вымотался на сверхурочной работе.
Мне тоже надо выспаться.
Тихонько собрала все необходимое в рюкзачок и написала короткую записку Пако. Не слишком содержательную. «Пако, ты был мне не просто другом, но следующий шаг я должна сделать сама. Если все пройдет гладко, увидимся завтра утром до моего отъезда. Еду автобусом в Мехико. Если же пройдет неудачно, спасибо тебе за все. Люблю, Мария».
Прочла, перечла, подумала, что надо бы уничтожить, но оставила.
Выложила из шкафа свою одежду, рюкзачок, ключи от машины Эстебана.
Легла, укрылась простыней. Закрыла глаза.
Голова раскалывалась. Нервы ни к черту.
В соседней комнате споткнулся пьяный. Со скрежетом передвинул по полу кровать. Запел. Пако не пошевелился. Вот бедолага. Я стала рассматривать его лицо. Синяк на скуле, полученный в Нью-Мексико, пожелтел. Пако казался таким молодым, таким беззащитным… Мы все беззащитны. Каждый стоит на ящике с накинутой петлей на шее. Жизнь каждого висит на волоске.
Время шло. Сон так и не смилостивился надо мной.
Я посмотрела на часы. Без десяти одиннадцать.
Ну и черт с ним. Позвоню Рики. Хоть родной голос услышу.
В коридоре было пусто. Для Америки еще рано, по мексиканскому времени — поздно. Все с четырех часов на ногах, роют канавы, корчуют кустарник, убираются в комнатах, следят за детьми или готовят еду.
Я достала карточку и набрала номер брата. Пожалуйста, будь на месте, хотя бы на этот раз, hermano.
— Ciao, — раздалось в трубке.
— Ты ведь не имеешь в виду «прощай»? — спросила я.
— Дорогая, это ты!
— Я.
— Как дела?
— Хорошо… Слушай, Рики, я подумала, надо тебе сообщить: я попробую сегодня вечером.
Пауза.
— Это наш парень? — осторожно спросил он.
— Да. Ты попал в яблочко. Я понапрасну потратила тут уйму времени.
— Что собираешься делать?
— Не хочу говорить по телефону.
— Разумеется. Извини.
Наступила еще более долгая пауза. Деньги на карточке уходили как вода в песок.