Деньги на ветер - Страница 23

— Сколько за него? — спрашивает Педро.

Американец обходит нас и становится у меня за спиной. Это мне не нравится. Волоски дыбом встают у меня на шее. Постояв сзади, он делает несколько шагов и снова оказывается перед нами. Смотрит на меня и Пако. Ощупывает у себя в кармане бумажник.

— Умеешь обращаться с гвоздевым пистолетом? — спрашивает он Пако по-испански.

— Конечно, сеньор, — отвечает тот.

— Чего и следовало ожидать… Как тебя зовут, парень?

— Франсиско.

— Так, хорошо. Беру мисс Америку, — говорит американец и кладет огромную ручищу мне на голову. Левой он хлопает по плечу Пако. — Если по какой-то причине мисс Америка не сможет выполнять свои обязанности, ты, Франсиско, у тебя сейчас второе место, ее подменишь.

Из его слов Пако, кажется, ничего не понял, он смущенно улыбается.

Американец поворачивается к Педро со словами:

— Семьсот пятьдесят за него. За обоих тысяча двести пятьдесят.

Педро кивает. Такие деньги — уже что-то.

— Тысяча семьсот пятьдесят, и по рукам, — заявляет он.

Американец зевает и продолжает торговаться:

— Знаешь, что тебе скажу? Я сегодня щедрый. Пусть будет даже тысяча четыреста.

— Тысяча пятьсот, и договорились.

— Пятнадцать сотен, идет, — соглашается американец.

— А остальные? — спрашивает Педро.

— Остальных можешь везти в Денвер.

Педро качает головой, однако видно, что условия его устраивают. Пятнадцать сотен крупными купюрами — это неплохо. Но дело еще и в личности американца. Смирение Педро каким-то странным образом зависит от его роста и манеры держать себя. Власть американца безусловна. Раз он принял решение, разговоры, торг, препирательства уже неуместны.

— Даже не знаю, — сомневается Педро.

— Подумай еще разок.

Американец подходит к входной двери и откатывает ее в сторону. Втягивает воздух так, как будто в нем, помимо кислорода, есть что-то очень для него важное — живительное, омолаживающее. Моя мама уверена, что подобное воздействие на человека оказывает один из божков вуду, стоящий у нее на алтаре.

По полу на уровне лодыжек тянет сквозняком.

Педро делает вид, что обдумывает условия сделки.

Одна за другой истекают секунды.

— Ну и?.. — говорит американец не оборачиваясь.

— Возьмите и другого, — говорит Педро. — Он из Гватемалы. Будет хорошо работать. Триста долларов.

— Не могу. Слишком молод. Будет мешать, как больной палец. Это округ конгрессмена Тома Танкредо, а этот говнюк — кандидат в президенты. Иммиграция — его больное место. Служба иммиграции дышит нам в затылок. Устраивают облавы на лыжном курорте до начала сезона. Забирают чуть не каждого десятого. Ублюдки хреновы.

Педро кивает и многозначительно смотрит на нас с Пако. Мы оба согласны с ним расстаться.

— Ладно, договорились. Этих вы берете, остальных я везу в Денвер.

— Мудрое решение, друг, — кивает американец.

Не проходит и двух минут, как деньги переходят из одного кармана в другой, а мы выходим к новому черному «кадиллаку-эскалейд» и погружаемся в его черноту.

Глуховатая пожилая женщина и парень из Гватемалы машут нам на прощание.

Хлюп-хлюп. Никогда их больше не увидим. Всего вам доброго!

Пако подносит руку к окну.

— Не трогай стекло грязными ручонками, — роняет американец. — Надо было постелить что-нибудь на сиденье. Забыл. Это обычно Эстебан делает.

Пако убирает руку.

Посыпанная гравием дорога от склада идет вниз по склону к шоссе. Американец нажимает кнопки радио, перепрыгивает с одной станции на другую, пока не находит рок-музыку семидесятых годов.

Выезжаем на шоссе, поворачиваем на запад, едем в сторону заходящего солнца. Опять горы. Идет мелкий снег. Воздух сух. Пако сидит как на иголках. Молчит. Нервничает. Господи, по какому поводу? Самое плохое, что с тобой может случиться, это встреча с парнями из Службы иммиграции и билет в один конец обратно в Хуарес. Если тут кому и стоит волноваться, так это мне.

Снег начинает падать крупными хлопьями и вскоре переходит в дождь.

— Вот черт! — Американец удваивает скорость дворников.

За окном, как на картине — Скалистые горы. Никогда прежде не видала подобной красоты. Кажется, что эти фантастические горы существуют более чем в трех измерениях, словно пейзаж кисти Анри Руссо. Все преувеличено до абсурда. Чересчур. Осины, ели, сосны. Зубчатые вершины, высота просто сумасшедшая.

Пако грызет ногти, ерзает, но вскоре веки его смыкаются, он задремывает и становится похож на большую мертвую птицу. Сколько же ему на самом деле лет? Явно гораздо моложе меня. Детям нужно спать больше, чем взрослым.

Едем по шоссе около часа и затем сворачиваем на боковую двухполосную дорогу; она, петляя, уходит в горы.

Позвоночный хребет Америки.

Это те же горы, что простираются от Северного Ледовитого океана до южной Мексики. «Скалистые» — название детское, оно дает о них неправильное представление. По-испански горы называются Montanas Rocosas — по смыслу то же, но звучит более солидно.

Пако хнычет во сне. Челка свешивается ему на глаза. Надувает губы. Какой-то плохой сон ему снится. Я отворачиваюсь. Беды не оберешься с этим парнем, совратителем нянек и монахинь.

Дождь прекращается, выходит солнце.

— Как вы там? Все нормально? — спрашивает американец, не оборачиваясь.

— Да.

— Теперь недалеко, посмотри по сторонам, полезно запомнить кое-какие ориентиры.

Линии высоковольтных передач. Телеграфные столбы. Нет-нет да и промелькнет домик среди деревьев. Потом домов становится больше, за окном проплывает предместье.