— В Старой Гаване, сэр, — подтолкнула я.
— Зови меня Гектором, прошу тебя.
— Да, гм, Гектор.
— Мне нравится, как ты называешь меня по имени. Слушай, почему бы мне не выложить карты на стол, а потом ты сделаешь то же самое и испытаешь меня истиной. Как тебе такая идея?
— Вполне.
Гектор улыбнулся. Он, кажется, не сердился, но весь как-то ощетинился, я видела, что чем-то его раздражаю.
— Меркадо, дело вот в чем. На прошлой неделе твой брат вернулся из Америки. Ему надо было получить разрешение от ГУР, Министерства иностранных дел и Госдепа США. Он и получил — на участие в какой-то дурацкой конференции по Кубе. Оно не предполагало выезд за пределы Нью-Йорка.
— Так я вам уже, кажется, говорила, это не секрет. Я… — начала я, но он меня сердито перебил.
— Меня слушай! Я знаю. Поняла? — повысил он голос.
— Знаете что, сэр?
— Твой брат ездил в Колорадо. Вашего отца там сбила насмерть машина. Кто сбил — неизвестно. Отец жил в Колорадо по мексиканскому паспорту. В момент смерти он был пьян, сбивший его водитель с места происшествия скрылся.
— Действительно, брат ездил в Колорадо, но, мне кажется, тут какая-то ошибка, сэр. Отца сбили почти полгода назад, тогда брат туда ездил, но то была совсем другая поездка. Для нее Министерство иностранных дел выдало ему специальную визу…
— Две поездки в США, обе законные. И делу конец, верно? — проговорил он вполголоса.
— Верно.
— Неверно. По-моему, Рики ездил туда на прошлой неделе по твоему наущению, хотел кое-что разузнать по поводу того дорожного происшествия. Он вернулся, вы поговорили, он подтвердил твои подозрения, и вот потому-то ты и рвешься теперь в Америку. Твоя поездка не имеет никакого отношения к университету. Все это ты задумала несколько месяцев назад.
— Ошибаетесь, — заторопилась я, пытаясь скрыть смятение. Старый черт, расколол меня, как ребенка. — Мой отец предал революцию. Бросил семью. У нас не было с ним никаких контактов со времени его бегства с Кубы. Я просто хочу съездить в Мехико, познакомиться с университетом. В США я не собираюсь.
Гектор щелчком сбил с сигареты пепел, наклонил голову, словно соглашаясь. На его месте я бы стала добиваться истины, а он отступил. Вздохнул и отшвырнул окурок. Давно, видно, не приходилось ему раскалывать валютчиков и сутенеров — хватка уже не та.
После минутного молчания, во время которого я успеваю взять себя в руки, он произнес:
— Капитаны Национальной революционной полиции обладают кое-каким влиянием, Меркадо. Нам разрешается пользоваться Интернетом. Можно просматривать определенные файлы ГУР и ГУВБ. Большинство из нас поневоле не дураки.
— Нисколько не сомневаюсь в ваших способностях, сэр. Просто не понимаю, откуда у вас такие неверные сведения по данной ситуации.
Он потер подбородок, улыбнулся и небрежно бросил:
— Что ж, может, и правда неверные. Тогда идем, продолжим нашу прогулку.
Мы сползли с парапета. Из-за крепости показалось солнце, и Гектор, порывшись в карманах, выудил на свет божий старинные солнечные очки.
Вид они придавали ему комический: толстая шерстяная куртка, мешковатые синие брюки, стоптанные коричневые ботинки. Важным начальником он уж никак не выглядит, что, вероятно, отчасти и делает его в моих глазах таким обаятельным.
— Сколько проституток, по-твоему, в Гаване? — осведомился он.
— Точно не скажу. Две, две с половиной тысячи.
— Больше. Скажем, три. Каждая зарабатывает около ста долларов за ночь валютой. Это около двух миллионов долларов в неделю. Сто миллионов в год. Вот это-то и позволяет городу держаться на плаву. Шлюхины деньги.
— Да, сэр.
— Так и будем жить благодаря шлюхиным деньгам и венесуэльской нефти, пока будущее не переправится к нам через Флоридский пролив. Возьми меня под руку, перейдем сейчас, пока нет машин.
Мы пропустили автобус-верблюд, перегруженный грузовичок «ниссан» и перешли на другую сторону Малекона. Гектор повел меня к зданию на углу улиц Макео и Креспо — ветхому четырехэтажному жилому дому, который пустует, наверно, со времен урагана Айвен.
— Это моя гордость и отрада, — сообщил он. — Это и есть будущее.
Мне нелегко было разделить его чувства: окна в здании были заколочены листами клееной фанеры, в кирпичной кладке виднелись дыры, откуда-то несло гнилью и плесенью.
— Давай войдем. — Он достал ключ и отпер навесной замок на ржавой парадной двери. В темноте нащупал выключатель — и каким-то сверхъестественным образом загорелся свет, открывший взору вонючее и загаженное помещение, сначала выпотрошенное, а потом заваленное хламом, в потеках помета голубей, попугаев и крыс.
— Что это? — спрашиваю я.
— Это дом, который я купил на все свои сбережения. Он теперь мой, его историю можно проследить до одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, что окажется важным, когда к нам явятся майамисты со своими американскими юристами.
— Зачем вы мне его показываете?
Гектор ухмыльнулся.
— Сейчас он ничего не стоит. Ничего. Но через несколько лет, после Jefe старшего и младшего… открою отель. Небольшой отель прямо на Малеконе. В минуте ходьбы от моря. Рядом — бульвар Прадо. Будет стоить миллионы долларов, — сообщил он.
Я пожала плечами и осторожно возразила:
— Если революция после Фиделя и Рауля прикажет долго жить.
— Это азартная игра, Меркадо. Как и все в жизни. Не нравится мне покой этих гребаных кубинцев с их постными рожами и жизнью, наводящей тоску. Я вижу будущее здесь, в Гаване. Не в La Yuma. Здесь, — сказал он.