— Ты тоже.
Анжела плюнула.
— Да вы оба ненормальные, — пробормотала она. — Ну же, мне ваш ответ нужен.
— Я не еду, — сказала я.
— Я тоже, — подхватил Пако.
Анжела мрачно кивнула:
— Что ж, дело ваше.
Я обняла ее и расцеловала в обе щеки. Потом она обнялась с Пако и побежала к микроавтобусу; Луиза помогла ей забраться внутрь.
Они помахали нам на прощание и, сигналя и мигая фарами, выехали со стоянки, как будто уезжали на ярмарку. Впрочем, я бы тоже веселилась, выбравшись из этого поганого города.
Уехали они вовремя. Прошло двадцать минут, и на стоянку въехал «ренджровер» Эстебана.
Мы с Пако отправились на кухню. Кто-то из оставшихся холуев Эстебана, видимо, рассказал ему о случившемся, потому что вскоре послышались его вопли. Он бегал из комнаты в комнату, желая понять, кто уехал. Обнаружив нас на кухне, он не успокоился, а только еще сильнее разозлился.
— Не захотели взять вас с собой? В чем дело-то было, вашу мать? — заорал он.
— Выбирайте выражения в присутствии дамы, — ледяным голосом произнес Пако.
Эстебан фыркнул, испепелил нас взглядом и ушел, не сказав ни слова.
— Что на ужин? — спросил Пако.
— Что-нибудь приготовлю, — сказала я, ужасно довольная, что снова есть для кого готовить. Для мужчины.
Нашла в морозилке кусок вырезки, пожарила ее с чесноком на оливковом масле.
За окном Эстебан как ребенок выкрикивал обвинения, но мы не обращали на него внимания. В другой сковородке я пожарила тыкву с бананами. Пако поставил вариться рис.
Он очистил мне два киви и апельсин. Сок тек у него по пальцам, мне вдруг захотелось, чтобы он покормил меня этими фруктами своими перепачканными соком руками. Челка упала ему на лицо, от него пахло сосной и солнцем.
Я достала из холодильника пиво, приложила бутылку себе ко лбу и велела ему садиться за стол.
В мотеле проживало еще человек двадцать, в большинстве — работники Эстебана, но он, успокоившись, почему-то пришел именно к нам.
Принес бутылку текилы и три стакана.
— Прошу прощения, — извинился он, увидев, что мы едим.
— Берите стул, — предложил Пако.
— Присоединяйтесь, — поддержала я.
Отдала ему половину своей порции вырезки, риса и кукурузной лепешки. Он разлил по стаканам текилу.
— Ваше здоровье, — пробормотал он.
Мы выпили, и Эстебан разлил снова.
— Закусите чем-нибудь, — посоветовала я.
Он закусил.
— Неплохо, — заметил он.
— Как вы после утренней истории? — поинтересовалась я.
Эстебан крякнул и коротко пересказал Пако сегодняшний эпизод с шерифом, причем свою роль в нем основательно приукрасил, так что она приобрела даже отчасти героический характер.
— У шерифа, мне кажется, тут большая власть, — заметила я.
— Его можешь не опасаться. Он у меня во где! — И Эстебан показал кулак. — Он, дурак, замахивается на многое, а у самого мозги коровьи.
— Ребята говорили, он на войне был. В Ираке, — заметил Пако.
— Нет-нет, не на этой, на первой. В морской пехоте служил. Он был в Кувейте. Не на этой. — Эстебан пренебрежительно хмыкнул.
Я вдруг поймала себя на том, что говорю вслух:
— Страшный человек.
Шериф действительно внушал мне страх. Зачем он побывал на станции техобслуживания? Что ему до дорожного происшествия, в котором погиб мой отец? Или Рики что-то упустил?
— Не беспокойся, зайчишка. Он — ничто. Были бы мы с ним в Мексике, я бы его разделал, но здесь… — Эстебан презрительно махнул рукой.
— Похоже, этот пострел везде поспел, — произнесла я и тут же выругала себя, зачем распускаю язык.
Эстебан взглянул на меня, отпил текилы и слегка прищурился. Даже Пако посмотрел как-то странно.
Хватит болтать.
Я изобразила смирение и занялась едой. Смотрела к себе в тарелку. Они заговорили о соккере, я не слушала. Эстебан пил в два раза больше нас и ел с аппетитом. Ненадолго оторвавшись от еды, он хлопнул по столу ладонью и решил вернуться к прежней теме:
— Нет, пусть он тебя не беспокоит. Он считает себя игроком. Думает, будто всем заправляет в этом городе. Если правду сказать, на самом деле это я; я здесь всем заправляю. Он не знает и половины того, что тут творится. И половины. Говноед, он когда-нибудь свое получит, увидишь. Вот увидишь.
Глаза потемнели, стали жестокими.
Я вспомнила о его «ренджровере».
Конечно, как заметил Рики, если ты очень глуп или очень смел, можешь сбить человека, сбить насмерть, и не позаботиться о том, чтобы отремонтировать машину. Просто беззаботно разъезжать себе на ней, зная, что в этих краях жизнь мексиканца не стоит и ломаного гроша.
Эстебан доел вырезку и причмокнул. Щеки у него порозовели, лицо лоснилось.
Я заговорила о спорте, и Эстебан стал объяснять мне разницу между регби и американским футболом. Из множества тем, которые меня не интересовали, эта была самая скучная.
Время шло.
Закончив еду, Пако вежливо меня поблагодарил, а на Эстебана взглянул так, что тот, несмотря на свое настроение, вспомнил о хороших манерах.
— Ох, это было замечательно, Мария, спасибо тебе за великолепный ужин, — сказал он. — Ничто так не поднимет настроение, как хорошая еда.
— Да это я так… кинула кое-что на сковородку, — ответила я, но вынуждена была признать, что подобные комплименты мне небезразличны.
— Нет-нет, очень было вкусно, — настаивал Эстебан.
Ничего сладкого у нас не нашлось, зато были сигареты, и еще оставалась текила.
Мы перешли на балкон.
Эстебан посмотрел на нас и покачал головой.