— Они не доверяли вам. Вы тут совсем недавно. Сволочи. Неблагодарные сволочи. Я им покажу! — погрозил он и, громко топая, пошел к себе в номер в восточном крыле мотеля.
— Напился, — сказала я Пако.
— Нет, это для него пустяки, — ответил он.
То ли я оказалась права, то ли у Эстебана было какое-то серьезное душевное заболевание, но только через несколько минут он вышел из своей комнаты с охотничьим карабином и принялся палить в сторону леса, крича: «Chinga tu madre!» и другие непристойности. Выпалил, наверно, раз шесть. Потом ему, видимо, надоело, он ушел к себе, включил магнитофон на полную мощность и стал подпевать мексиканской польке или просто выкрикивать слова, стараясь перекричать электрические аккордеоны.
— Отвратительное место. Надо было ехать с ними в Лос-Анджелес, — сказал Пако с досадой.
— Тебе, — ответила я, — а мне нужно быть здесь.
Чувствуя, что я чего-то недоговариваю, Пако долго смотрел на меня.
— Расскажи мне, — попросил он наконец.
— Да нечего тут рассказывать. — Я устало махнула рукой.
— О, вот эту я знаю, — обрадовался Пако.
Я прислушалась к незнакомой мелодии:
— А я — нет.
— Да что ты! Называется «Танец призраков», очень известная. Это про День мертвых, — объяснил Пако, смерив меня скептическим взглядом.
— Кровь и смерть! Кровь и смерть! — кричал наш работодатель, пока совсем не охрип.
Наконец магнитофон выключили, кто-то, видимо, помог Эстебану улечься в постель.
Небо прояснилось. Между ветвями голубой ели висел Марс, рядом с ним Венера, а потом начинался огромный стеклянистый берег звезд, Via Lactea, Млечный Путь.
— А! К черту всё! Пошли укладываться, — сказала я.
Пако улыбнулся.
— Порознь, — сочла я необходимым внести ясность.
— Конечно, — ответил он с еще более широкой улыбкой.
Но ни один из нас не двинулся с места.
Так мы и сидели на балконе, курили, глядя на Млечный Путь, слушали тишину. Мне было необычайно спокойно и легко в этом городе, где нашел приют мой отец, где жил и любил.
— Такой покой долго не продлится, — вздохнула я.
— Это верно, — согласился Пако.
Покой не может длиться долго, потому что кровь и смерть всегда где-то рядом.
— Кровь и смерть, — прошептала я, и Пако ухмыльнулся.
Эстебан растолкал меня в полпятого, спросил:
— Машину водишь?
— Что?
На соседней кровати проснулся Пако.
— Я вожу, — сказал он.
Эстебан покачал головой, объяснив:
— Нет, ты нужен на стройке. Подходит срок сдачи объекта. Не закончим к Рождеству, будем платить неустойку по тысяче долларов в день. Эти предатели, удравшие в Лос-Анджелес, подрубили нас под корень.
— Машину я вожу, — вмешалась я.
— Хорошо, вставай, идем.
— А который час?
— Не важно.
— Дайте хоть в туалет сходить.
— Только если по-быстрому.
Через пять минут мы уже сидели в «ренджровере». Правая рука у Эстебана висела на перевязи. Перевязку явно делал любитель.
— Куда ехать? — спросила я.
— Поезжай в центр города, заскочим в «Старбакс», он с пяти работает.
— И куда потом?
— В Вайоминг.
— Вайоминг? — удивилась я. — Вайоминг — это где мормоны и…
— Нет-нет, то — Юта. А Вайоминг неподалеку, часа два по шоссе. Давай, ногу на тормоз, поворачивай ключ, да, вот так.
Я выехала со стоянки и повернула в центр. Напротив мотеля, по другую сторону улицы, на разворотном круге стояла большая, взятая напрокат «тойота-тундра» с нью-йоркскими номерами. Я не обратила на нее внимания, только машинально отметила, что в машине, по-видимому, спит человек.
В «Старбаксе» мы оказались первыми посетителями. Кофе был дрянной, не кофе, а помои. Но Эстебан выпил его, как мне показалось, с удовольствием и еще взял к нему печенья, а для меня два желтых банана и небольшой яркий апельсин.
Как выяснилось, Вайоминг находится в полутора часах езды на север от Фэрвью. По федеральным шоссе туда не добраться, но есть неплохая двухполосная дорога, очень тихая — редко когда кто проедет. За все время пути нам встретилось всего несколько фур и два пикапа. В общем, добираться было несложно. Повсюду стояли знаки, предупреждающие о лосях, оленях и медведях, но я никаких животных не видела.
«Ренджровер» хорошо справлялся с путешествием, только верх иногда здорово парусил. Желая обсудить с Эстебаном качества машины, я позволила ей отклониться от курса чуть больше, чем следовало, но он этого даже не заметил.
— Хорошо держит дорогу, — заметила я.
— Угу.
— Центр тяжести высоковат.
— Да?
— Я вижу, у вас вмятина впереди.
— Что?
— В аварию попали, что ли?
— А, так, пустяки.
— Что было-то?
— Да просто веди, твою мать, Мария, недалеко уже.
Вскоре после пересечения границы штата Эстебан велел свернуть на дорогу, которой пользуются служители парка. Она вела к замерзшему озеру, вокруг высился заснеженный лес.
Мы остановились на небольшой, совершенно пустой стоянке.
— Где это мы? — спросила я.
Эстебан ухмыльнулся.
— Нравится? Идеальное место. Сотрудники Службы национальных парков не бывают здесь со Дня благодарения до конца апреля. Сюда никто не приедет. Подледная рыбалка запрещена: озеро хоть и замерзает, но лед недостаточно прочен, чтобы выдержать человека. Так что место идеальное, — ответил он.
— А мы на рыбалку приехали?
— Нет. Ты что, не слышала? Лед недостаточно прочен. Ходить по нему можно, но для домиков, которые ставят рыболовы, он ненадежен. Будь уверена, тут до конца зимы никто не появится.