Это ведь не имеет значения, верно, Джек?
— У-ух, — выдохнул он в знак согласия.
Подсунула под него руку. Прижалась грудью к его спине.
Да. Давай ускользнем.
Ты ведь поймешь, пап, правда? В конце концов, не так уж сильно мы тебя интересовали, и мама, и Рики, и я. О чем ты думал, лежа на том откосе? Появилось ли у тебя перед глазами мое лицо? Или лицо Рики? Мамино, конечно, нет. Вероятно, ты был под кайфом от спиртного или наркотиков. Плакал по Карен или о девицах, которые были у тебя на стороне. Пьян ты был и счастлив, как в тот день, когда бросил нас в Сантьяго. Привиделась ли я тебе перед смертью? Я тогда о тебе не думала. Меня и в Гаване-то не было. Охотилась за одним женоубийцей. Ехала поездом к Лагуна-де-ла-Лече. Читала по дороге книжку из Гекторовой огромной библиотеки запрещенной литературы — «Историю» Фукидида о Пелопоннесской войне. Гектор подарил мне ее на день рождения. Да, верно… на следующий после дня рождения день. Что ж, пап, неужели ты не дал себе труд взглянуть на меня сверху по пути к вечности? Тебе бы понравилась окраина Лагуна-де-ла-Лече — настоящая дыра. Освещенные лунным светом хижины, лачуги, обитые жестью, открытые канализационные стоки. Наш убийца — само собой — давно уже был таков. Из города приехала девочка на велосипеде, привезла мне сообщение. Señora, вам из Гаваны звонили. Звонили из Гаваны? Sí, señora. Поехали с нею обратно все на том же велосипеде. Вдвоем. На восток через подсолнухи. На восток в умирающие подсолнухи, в голове моей звучали слова Перикла у озера, ты между тем умирал.
Динь-динь — звонит в кафе едва живой черный телефон тридцатых годов.
Голос Рики доносится издалека, как будто с Луны.
— Как ты меня нашел?
— Слушай, дорогая, сядь. Ты сидишь? Крепись, отец погиб, какой-то несчастный случай в Колорадо.
— Что? Где?
— В Колорадо.
Первая мысль: и слава богу. Ведь ни единого письма не прислал. Ни доллара.
Потом нахлынули воспоминания.
Плача, я слушала голос Рики.
— Могу добыть разрешение на поездку.
— Но как?
— Есть каналы. Отсосут, кому следует.
Рассмеялась сквозь слезы и повесила черную бакелитовую трубку.
Владелец кафе, агент полиции, поинтересовался:
— Что, плохие вести?
— Да. Мой отец погиб.
На дороге в горах Колорадо.
Вот она, эта дорога, за окном.
Ох, папа, ничего я не могу для тебя сделать. Это замок, из которого не убежишь. И мне здесь нравится, мне здесь так хорошо. Я сама испросила ключи от самой высокой башни, возвышающейся за тысячи миль от заросших одуванчиками соленых троп, от мальчишек, вскормленных бобами, от полей красноватой земли и небес, с которых капают слезы.
Вот эта дорога. Та самая. Прямо за оконным стеклом.
За окном на террасе что-то скрипнуло.
Кто-то там ходит. На этот раз слух меня не подводит.
Вся — внимание, дремоту как рукой сняло, в крови — адреналиновый шторм. Рывком сажусь в кровати, смотрю, нет ли теней на балконе. Никого, но я не ошиблась. И это не белка, не бродячая собака. Это звук шагов человека, идущего в сапогах по деревянному настилу.
Отбрасываю одеяло, бегу к камину, хватаю чугунную кочергу с жутковатым крючком на конце.
Открываю замок французского окна, выхожу на террасу, осматриваю укромные места в нишах стены и крышу.
— Эй, есть тут кто?
Ответа нет. Даже птицы молчат.
Ворота закрыты, чужих машин не видать, все как обыч…
Погоди-ка. Следы сапог на гравии. Ведут к дому.
— Привет, — слышу у себя за спиной голос шерифа Бригса.
Подавляю рвущийся наружу крик и оборачиваюсь.
Он одет в теплое пальто, но я понимаю, что под ним — полная форма. Он явился сюда как полицейский.
— Вы меня напугали. Я вас не видела, — говорю я.
Он ухмыляется, показывая жемчужные зубы, и потирает подбородок.
— Это точно.
Разглядывает мою грудь под футболкой Джека. Лезет в карман, достает сигару. Из другого кармана — «зиппо». Не стоит мне тут стоять, этим я как будто признаю свою вину. Надо уйти в дом.
— Простите, señor, но мне надо…
Он качает головой:
— Нет, тебе не надо.
— Но señor Тайрон…
— Джек меня не интересует. Я тебя искал.
Стою, кротко опустив глаза долу.
— Меня? — удивляюсь.
— Да, тебя.
— Зачем, señor? — спрашиваю я по-испански.
Он, ухмыляясь, выпускает кольцо дыма.
— Нет-нет-нет. Со мной этот номер не пройдет. С английским, я знаю, у тебя полный, порядок. А теперь веди себя как хороший щеночек и сядь вот там, — указывает на деревянный шезлонг.
Я смахиваю тонкий слой снега и сажусь. Кожей чувствую, как пропитываются холодной водой из намокшего дерева штаны Джека.
— Тебя не было в мотеле, — говорит Бригс, наклоняясь вперед и забирая у меня кочергу.
— Не было.
— В мотеле не было, я расспросил народ и сообразил, что ты должна быть здесь.
— Я что, закон нарушила?
— Ну, если шлюшничала тут, а нас с Эстебаном в долю не взяла, можно сказать, что да, нарушила. Но, кажется, ты не шлюшничала, так ведь?
Я качаю головой.
— Ну конечно, вряд ли ты шлюшничала, тебе ведь деньги не нужны.
— Не понимаю, señor.
— Это всего лишь догадка, однако что-то мне подсказывает, что тебе не так уж нужны деньги. — Он снова усмехается.
От холода я начинаю дрожать. Нет. Дело не в холоде. Пытаюсь совладать с дрожью.
— Если я ничего не нарушила, я бы пошла в дом, — говорю я.
— Ты никуда не пойдешь, пока не ответишь мне на несколько вопросов.
— Хорошо.
— «Хорошо»… Да, вижу, в тебе силен дух противоречия. Ладно. Сколько ты уже здесь? Три дня. Пора понять, что к чему. Итак, вопрос первый. Чей это город, твою мать?