Деньги на ветер - Страница 92

Когда разговор перешел на распущенность нынешних девочек, я перестала слушать.

— Давай, милая, ну же!..

Я сонно огляделась. Рики пытался при помощи цепочки колбасок заманить в наш садик болотную игуану. Но игуана, кажется, только и мечтала, чтобы ее оставили в покое.

— Где чоризо взял? — поинтересовалась я у Рики.

— На кухне.

— Тетя Изабелла тебя прибьет.

— Не узнает, — ответил Рики.

— Игуаны едят только насекомых, — заметила я.

— Вовсе нет, папа говорит, мышей — тоже.

— Дети, вы где? — . послышался голос отца.

— Прячь чоризо, отец разозлится. Ты же знаешь, для него еда — святое, — прошипела я.

— Это не по талонам. У тети Изабеллы колбасы в кладовке целая гора.

— Прячь скорее.

— Что ты привязалась? — разозлился Рики.

— Я вас слышу. Ждите меня, никуда не уходите! — крикнул папа из окна наверху.

Я схватила колбаски и не глядя забросила в крону пальмы. Они за что-то зацепились.

— Мы здесь, пап, — ответила я отцу.

Он вышел из дома. На нем была белая рубаха с расстегнутым воротом, желтовато-коричневые армейские брюки, клетчатые туфли без шнурков. Он побрился и причесал непокорные вихры.

— Привет, — поздоровались мы.

Отец кивнул, прошел мимо нас и осмотрел улицу из конца в конец. Он поздоровался — buenos dias — с миссис Рамирес, даже назвал ее señora, а не товарищ. Она, слушая его, улыбается. Тут все так. Отца здесь любят, он ладит с представителями всех слоев деревенского общества. Миссис Рамирес интересуется отцовской работой, и он что-то говорит о том, как ему нравится его нынешняя должность, как ему всегда хотелось пройти все семь морей. Миссис Рамирес не знает, что «Семь морей» — это название сборника стихов Редьярда Киплинга. Она смеется, потому что единственный рейс, который совершает паром отца, — от одного берега Гаванского залива до другого…

Наговорив соседкам любезностей, он уселся на белесую землю возле нас с Рики.

Глаза у него такие же черные, как волосы, длинный нос с горбинкой. Он худ и немного угловат. Отцу было уже за сорок, однако выглядел он значительно моложе и все еще был очень хорош собой. Рождение детей, в особенности Рики, который явился на свет не головой вперед, как положено младенцам, но шел ножками, лишило маму красоты и здоровья. С ее лица уже не сходило усталое, тревожное выражение, а ежемесячные кризисные ситуации с продовольствием и мимолетные интрижки отца с женщинами, с которыми он знакомился на пароме, это выражение, вне всякого сомнения, только усугубляли.

— Ты что же с кузинами не играешь? — спросил меня отец.

— Не знаю.

— Вы подрались?

Иногда Мария и Хуанита задирали нос, поскольку жили в собственном большом доме, а мы ютились в Гаване в грязноватом многоквартирном муравейнике. Но случалось такое нечасто, потому что их всегда можно было обозвать деревенскими дурочками или, если уж хотелось обидеть посильнее, припомнить, что они leche con una gota de cafe, поскольку их бабушка (как и многие в Сантьяго) была с Гаити.

Однако сегодня мы не дрались. Мы не хотели играть с ними ни в бейсбол, ни в прятки — было слишком жарко, и потом мы все-таки слишком устали после долгой поездки на поезде из Гаваны.

— Нет, не дрались, мы ведем себя хорошо, — заверила я отца.

Он улыбнулся и принялся меня разглядывать. Я сначала делала вид, что не замечаю его взгляда, но потом подняла глаза; тогда он отвернулся, будто бы заинтересовавшись ящерицей, которую Рики скрутил как веревку.

— Девочка моя… — Он опять смотрел на меня.

— Да, — ответила я, томно закатывая глаза.

— И мой мужичок, — сказал он, ероша волосы Рики.

— Ну! — недовольно проворчал тот, отталкивая отцовскую руку.

Отец улыбнулся и так пристально на нас посмотрел, что даже больно стало.

— Что? — спросила я.

— Да ничего. — Он покачал головой.

— Перестань.

— Что перестать?

— Перестань так смотреть на меня.

— Ну, ребята, как вам каникулы? Нравятся пока? — Отец сменил тему.

— Мне скучно, тут делать нечего, когда поедем обратно в Гавану? — спросила я.

— У них тут даже телевизора нет, — добавил Рики.

Отец поморщился. На одну лишь секунду его обуяла фамильная ярость Меркадо, но он не позволил ей овладеть собой. Лицо его вдруг сильно покраснело и почти сразу стало обычного цвета. Самообладание победило гнев.

Отец полез в карман. Я было подумала, что за каким-нибудь подарком, может быть, он даже подарит нам деньги, но он вытащил карманную фляжку. Глотнул из нее и убрал обратно. Вообще он почти не пил, даже пиво покупал редко, так что видеть, как он заливает в себя ром, как какой-нибудь пьянчужка на улице Сан-Рафаэль в Гаване, мне было неприятно.

— Да… — вдруг ни с того ни с сего произнес отец, лег на спину, заложил руки за голову и стал рассматривать листву пальмы.

Не понимаю, как это он не заметил там колбаски. Полежав так, отец пробормотал что-то себе под нос — мне показалось, слова какой-то песни — и повернулся ко мне:

— Наверно, пора идти в дом. Изабелла пошла за кузинами, пообедаем сегодня пораньше.

— Я еще не хочу есть, — вставил Рики.

Отец пропустил это замечание мимо ушей и посадил брата себе на плечи. Последний раз Рики занимал это почетное место в пятилетнем возрасте. Я взяла папу за руку.

Мы пошли в дом.

Обед. Столовая в доме служащего «Юнайтед фрут компани». Паркетные полы, окна от самого пола, за которыми раскинулись старые кофейные поля. Китайский фарфор, и серебряный половник, и даже люстра, сохранившаяся в доме с двадцатых годов.